Конан, варвар из Киммерии - Страница 39

Снова послышалось громкое хлопанье крыльев. Подняв голову, он посмотрел горящим взором волка на тени, кружившиеся над ним. Конан знал, что его крик больше не испугает их. Он откинул голову назад, насколько это было возможно, ожидая с ужасным терпением. Коршун с диким криком устремился вниз, но его клюв разодрал только кожу на подбородке Конана, когда тот отдернул голову в сторону. Затем, прежде чем птица успела отлететь, голова Конана метнулась вперед и его зубы сомкнулись на шее птицы.

Коршун мгновенно взорвался в пронзительной истерии хлопающих крыльев. Его крики и бьющиеся крылья оглушили и ослепили человека, когти впились в грудь, но человек сжимал свои челюсти, и шейные позвонки стервятника хрустнули между этими мощными зубами. Дернувшись, птица неподвижно повисла.

Конан разжал зубы и выплюнул кровь изо рта. Другие коршуны, испуганные таким поворотом событий, полетели к отдаленному дереву, где уселись, как черные демоны.

Конан испытал злобное торжество. Он мог еще бороться со смертью, он еще жил. Каждое ощущение, даже боль, было победой над смертью.

— Клянусь Митрой! — произнес чей-то голос. — За всю жизнь не видел ничего подобного.

Отряхнув пот с глаз, Конан увидел четырех всадников, сидевших на конях в сумеречном свете и смотревших на него. Трое были худощавыми, в белых накидках кочевников-зуагиров, четвертый был одет подобно им в белый халат и головную повязку, спадавшую на плечи, но он не был шемитом.

Высокий, как Конан, хотя не такой мускулистый, с широкими плечами, гибкой фигурой. Короткая черная борода не скрывала агрессивно выдававшуюся вперед челюсть, а серые глаза смотрели холодно и пронзительно, как шпага. Успокаивая коня быстрой, уверенной рукой, он сказал:

— Клянусь Митрой! Узнаю этого человека! Да, это киммериец, который был капитаном королевской стражи! Она, должно быть, вышвырнула всех своих старых любимчиков, — пробормотал всадник. — Кто мог бы подумать такое о королеве Тамарис? Лучше бы произошла длительная кровавая война. Это дало бы народу пустыни шанс пограбить. А теперь мы подошли так близко к стенам и нашли только эту клячу.

Он кивнул на красивую кобылу, которую держал на поводке один из кочевников.

— И эту умирающую собаку.

Конан поднял окровавленную голову.

— Если бы я мог спуститься вниз, я бы сделал окровавленную собаку из тебя, запорожский вор! — проскрежетал он сквозь почерневшие губы.

— Митра, негодяй знает меня! — воскликнул всадник. — Откуда ты, негодяй, знаешь меня?

— В этих краях только ты один этой породы, — пробормотал Конан. Ты — Ольгерд Владислав, предводитель преступников.

— Да! И когда-то был гетманом казаков в Запорожье, как ты догадался. Тебе хочется жить?

— Только глупец задает подобный вопрос, — выдохнул Конан.

— Я жестокий человек, — сказал Ольгерд, — и сила — единственное качество, которое я уважаю в человеке. Я буду судить, мужчина ты или только говорящая собака, годящаяся лишь на то, чтобы висеть здесь и помирать.

— Если ты снимешь его, то нас могут увидеть со стен, — возразил один из кочевников.

Ольгерд покачал головой.

— Слишком темно. Возьми этот топор, Джейбал, и сруби крест у основания.

— Если он упадет вперед, он раздавит его, — возразил Джейбал. — Я могу срубить его так, чтобы он упал назад, но тогда удар может раздробить ему череп.

— Если он выдержит это, то он заслужит то, чтобы ехать со мной, — ответил Ольгерд невозмутимо, — если нет, то не заслуживает даже того, чтобы жить. Руби!

Первый удар боевого топора о дерево и сопровождавшая это вибрация прожгли болью распухшие ноги и руки Конана. Каждый новый удар отдавался нестерпимой болью во всем его израненном теле, но он стиснул зубы и не издал ни звука. Наконец крест наклонился и опрокинулся назад. Конан собрал все тело в твердый узел из железных мускулов, прижал голову назад к дереву и крепко держал ее таким образом. Бревно тяжело ударило о землю и слегка подскочило.

Ужасный удар рванул раны киммерийца, и он едва не потерял сознание. Конан переборол надвигавшуюся волну тошноты и головокружения, но понял, что железные мышцы, покрывавшие его, спасли его внутренности от сильного повреждения.

Он не издал ни звука, хотя кровь сочилась из его ноздрей, а мышцы живота сводило от тошноты. Со звуком одобрения Джейбал склонился над ним со щипцами, обычно используемыми для того, чтобы вытаскивать гвозди из подков лошадей. Он разорвал кожу в попытке захватить глубоко вошедшую в тело головку штыря на правой руке.

Ругаясь и потея, Джейбал ковырялся в уже распухшей ткани и раскачивал штырь. Конан лежал неподвижно и молчал. Наконец-то штырь выскочил, и Джейбал поднял окровавленное железо со вздохом удовлетворения, затем отшвырнул его и склонился над другим.

Процесс повторился, затем Джейбал занялся ногами Конана, но тот с усилием сел, вырвал у него щипцы. Руки Конана страшно распухли. Пальцы ощущались как бесформенные обрубки, сжатые ладони вызывали мучительную боль, заставившую его скрежетать зубами, но каким-то образом, неуклюже ухватив щипцы руками, он вырвал сперва один штырь, а потом другой.

Конан неловко поднялся и встал на распухшие, израненные ноги. Ледяной пот капал с его лица и тела, он стиснул челюсти, борясь с тошнотой.

Ольгерд безразлично наблюдал за ним и указал на украденную лошадь. Конан, спотыкаясь, двинулся к ней, и каждый шаг был пронзающим пульсирующим адом. В углах рта появились струйки крови. Бесформенная рука легла на луку седла, окровавленная нога нашла стремя. Сжав зубы, Конан рванулся вверх и почти потерял сознание, но оказался в седле, и как только он сделал это, Ольгерд резко ударил лошадь кнутом. Испуганное животное рванулось, Конан чуть не свалился, но, схватив одной рукой повод, удержался на месте.