Конан, варвар из Киммерии - Страница 44

Они ответили дружным согласием.

— Тогда вынем наши сабли из ножен, вручим наши души Иштар и отправимся к тюрьме, так как наемники уже маршируют через южные ворота.

Воины ровным потоком, подобно стальной реке, направлялись по улицам города к южным воротам. Угрюмые фигуры в черных и серебряных кольчугах, с курчавыми бородами и горбатыми носами ехали на битву, не испытывая сомнений в ее исходе.

Истощенные горожане в рваных одеждах вышли на улицы и молчаливо наблюдали прохождение шемитского войска.

В одном из залов дворца на бархатной кушетке лежала Соломея, цинично наблюдая, как Константинус собирается в бой.

— К вечеру, — сказал Константинус, — ты будешь иметь пленников, чтобы накормить своего дьявола в храме.

Он покрутил свой тонкий ус.

— Не ослаб ли он еще от легкой плоти горожан? Возможно, ему понравится вкус твердой плоти людей пустыни.

— Будь осторожен и сам не стань добычей более свирепого зверя, чем Тхаг, — предостерегла его колдунья. — Не забывай, кто ведет этих дикарей пустыни.

— Я не забыл, — ответил он. — Это одна из причин того, что я еду вперед, чтобы встретить его. Собака сражалась на Западе и знает искусство осады. Мои разведчики не могли приблизиться к колонне, так как у его воинов глаза, как у ястребов. Но все-таки они разглядели машины, которые зуагиры тащат на повозках с помощью верблюдов, — катапульты, тараны, баллисты. Он, должно быть, заставил десять тысяч человек работать день и ночь в течение месяца. Где он взял для них материал, этого я тоже не могу понять. Возможно, у него заговор с туранцами, и он получил все это у них. Как бы то ни было, ему это не поможет. Я сражался с этими дикарями пустыни прежде — сперва небольшая перестрелка из луков, от которой моих воинов защитит броня, затем мои эскадроны пронесутся через беспомощные толпы кочевников, рассекая их на все четыре стороны. Я вернусь перед закатом с сотней голых пленников, спотыкающихся за лошадиными хвостами. Мы устроим развлечение вечером на большой площади. Мои солдаты любят сдирать кожу с живых врагов. Пусть этот городской народ со слабыми коленками посмотрит. Что касается Конана, то мне доставит огромное удовольствие, если мы возьмем его живым и посадим на кол перед дворцом.

— Сдирай кожу сколько хочешь, — безразлично ответила Соломея. — Мне нравится одежда, сделанная из человеческой кожи. Но по меньшей мере сотню пленников ты должен отдать мне для алтаря и для Тхага.

— Будет исполнено, — ответил Константинус.

Затем он взял под мышку шлем и поднял вверх руку в латунной рукавице.

— За победу и за честь Тамарис! — иронически просалютовал он и вышел из зала. Вскоре с дворцовой площади донеслись команды, отдаваемые его хриплым голосом.

Соломея откинулась на кушетку, зевнула, потянувшись, как большая кошка, и позвала:

— Занг!

Бесшумно вошел жрец. Его лицо казалось обтянутым желтым пергаментом.

Соломея повернулась к возвышению из слоновой кости, на котором стояло два кристаллических шара, и, взяв шар меньшего размера, протянула его жрецу.

— Поезжай вместе с Константинусом, — сказала она, — и передавай мне сведения о сражении. Иди!

Мужчина низко поклонился и, спрятав шар под темным плащом, заторопился из комнаты.

Спустя некоторое время Соломея поднялась по широкой мраморной лестнице на плоскую, с мраморным барьером крышу дворца, которая возвышалась над всеми зданиями. Большая площадь перед дворцом была пуста. С уходом войск улицы обезлюдели. Зато на южной стене и на крышах домов в южной части города находилось множество горожан, не знавших, чего желать — победы или поражения Константинуса. Победа означала прежнюю нищету и невыносимый гнет. Поражение, возможно, вело к поджогу города и кровавой резне. От Конана не было никаких известий. Они не знали, что ждать от него. Они помнили, что он варвар.

Эскадроны наемников, выйдя за пределы города, развернулись на равнине в боевой порядок.

Вдали, от реки, к ним двигалась темная масса из едва различимых людей на лошадях. Силуэты осадных машин угадывались на другом берегу. Конан не переправил их через реку, очевидно, боясь атаки во время переправы, но он переправился со всеми всадниками. Солнце уже поднялось. Эскадроны шемитов перешли в галоп, глубокий рев достиг ушей людей на стенах.

Сближавшиеся массы конницы сшиблись и перемешались. На расстоянии в этом месиве невозможно было различить деталей. Атаки и контратаки подняли клубы пыли, закрыв происходящее.

Соломея пожала плечами и спустилась по лестнице. Она вошла в комнату, где разговаривала с Константинусом, и подошла к возвышению. Кристаллический шар затуманился, и на нем появились полоски малинового цвета. Соломея наклонилась над шаром, негромко произнося заклинания.

— Занг! — окликнула она.

Через клубившийся в сфере туман были видны трупы людей и лошадей, воины, рубившие друг друга, и Конан, беспорядочно метавшийся по полю боя. Затем с пугающей отчетливостью внезапно появилось лицо Занга, его широко раскрытые глаза смотрели прямо на Соломею. Кровь струйкой текла из раны на голове, кожа была серой от налипшей на нее пыли. Губы приоткрылись и искривились.

Постороннему глазу показалось бы, что лицо в кристалле молча искривилось. Послышался голос Занга, звучавший так же ясно, как если бы жрец находился рядом. Только боги тьмы знали, какие невидимые магические силы связали эти мерцающие сферы.

— Соломея! — кричал окровавленный жрец.

— Я слышу! — закричала она. — Говори, как идет сражение!