Вскоре коридор вывел его в маленький открытый дворик, ограниченный несколькими арками. В одной из них висел позолоченный гонг, а рядом лежал латунный молоток, нигде не было никаких следов человека.
Конан притаился в одной из арок, но его терпение быстро истощилось, и он подошел к гонгу.
Ноздри киммерийца расширились, как у дикого зверя, он уловил очень слабый, но знакомый запах.
Мраморные плиты, на которых он стоял, внезапно ушли у него из-под ног, и через секунду Конан оказался в бурном потоке, который уносил его в темноту.
Киммериец зажал меч зубами и, энергично работая руками, боролся с течением. Внезапно луч света прорезал темноту впереди. Киммериец увидел пенившуюся черную поверхность воды, крутые каменные стены с узкими карнизами и изгибавшийся наверху свод. В одном месте крыша была разрушена, возможно, просто провалилась, и свет проходил через пролом, за светлым участком должна была снова последовать кромешная тьма. Конан успел заметить лестницу, спускавшуюся с карниза к поверхности воды, и судорожно рванулся к ней, сражаясь с потоком, который выносил его на середину. Неистово борясь за каждый фут, киммериец схватился за нижнюю ступеньку и вполз на лестницу. Отдышавшись, он поднялся на ноги, вложил меч в ножны. Ему пришлось все время отплевывать кровь, так как лезвие меча поранило губы.
Киммериец нагнулся, чтобы не задеть потолок головой, и стал ощупывать край пролома в крыше. Убедившись, что камень выдержит его вес, он пролез через дыру и оказался в большой, сильно разрушенной комнате. Большая часть крыши рухнула, так же, как и часть пола, под которым текла подземная река.
Тишина, окутавшая древнюю столицу, казалась зловещей. Конан обдумывал и оценивал все накопившиеся факты и впечатления. Гонг не мог зазвенеть сам. По-видимому, шум был приманкой. Да и плиты вряд ли обвалились случайно. По крайней мере стало ясно, что во дворце был еще кто-то.
Возможно ли, что Иакин нашел сокровища за время своего пребывания в Алкменоне? Могли ли слуги забрать их с собой, когда покидали город?
Выбрав коридор, который, как он думал, вел в ту часть дворца, где он уже был, он торопливо пошел по нему, думая о той речке, которая бурлила у него под ногами. Его мысли сосредоточились на комнате оракула и ее загадочной хозяйке.
Где-то поблизости от той комнаты должен был храниться ключ к сокровищам, если они еще существуют.
Комнаты и залы, которые он проходил, превратились в руины. Конан на секунду задумался, зачем были нужны ступени к подземной речке, но сразу же выкинул из головы этот вопрос. Его не интересовали загадки далекой старины.
Киммериец довольно быстро добрался до тронного зала. Он решил, спрятавшись в нем, дождаться прихода кешанских жрецов, а потом, после того как они проведут фарс совета с оракулом, следовать за ними до места, где спрятаны сокровища. Возможно, они возьмут с собой часть сокровищ. Он удовольствуется оставшимися. Влекомый болезненным очарованием, он снова вошел в комнату оракула и опять стал смотреть на безжизненную фигуру принцессы, которой поклонялись как божеству. Какой секрет скрывался в этой чудесно вылитой форме?
Тело, которое он уже видел, все еще лежало, безжизненное и молчаливое, в нагруднике из золота, но появились небольшие отличия: юбка как-то иначе закрывала ноги, волосы казались значительно длиннее, а лицо утратило алебастровую бледность.
Конан выхватил меч.
— Кром! Она жива!
При этих словах длинные черные ресницы поднялись, глаза открылись и посмотрели на него, таинственные, темные, блестящие, магические. Он настороженно замер и онемел.
Она грациозно села, не отводя от него глаз.
Он облизнул сухие губы и обрел дар речи.
— Ты… Илайя? — проговорил он, запинаясь.
— Я — Илайя!
Голос был глубоким и музыкальным.
— Не бойся. Я не причиню тебе вреда, если ты выполнишь мое желание.
Сомнение загорелось в глазах Конана.
— Как может умершая женщина ожить после стольких веков? — спросил он.
Она подняла руки в таинственном жесте.
— Я — божество, много лет назад на меня обрушилось проклятие высших богов, находящихся по ту сторону границы света. Во мне умер смертный человек, но божество во мне никогда не умрет. Я пробуждаюсь каждую ночь и вместе с тенями прошлого устраиваю приемы, как в былые времена. Человек, беги прочь. Я приказываю тебе — беги!
Голос прорицательницы стал повелительным, и ее тонкая рука поднялась и указала на выход.
Конан, сузив глаза, медленно вложил меч в ножны и шагнул к ней. Без всякого предупреждения он схватил ее в медвежьи объятия.
Она издала не очень похожий на божественный крик, затем раздался звук рвущегося шелка, киммериец одним резким движением содрал с нее юбку.
— Божество? Да?!
Его слова были полны яростного презрения. Он игнорировал бешеные попытки своей пленницы освободиться.
— То-то я думал, почему это принцесса Алкменона говорит с коринтианским акцентом? Как только я подошел поближе, то сразу узнал, откуда ты. Ты — Муриела, танцовщица Зархебы Коринтианского. Эта серповидная родинка на бедре! Я видел ее, когда Зархеба хлестал тебя в Акбитане. Божество! Ха!
Он презрительно, звучно шлепнул ладонью по предательской родинке, и девушка жалко взвизгнула.
От былой властности не осталось и следа. Девушка превратилась в обычную танцовщицу, такую, каких много на любом шемитском базаре. Она презрительно фыркнула и тут же пристыженно заплакала. Ее разоблачитель смотрел на нее с явным торжеством.