Конан, варвар из Киммерии - Страница 51

— Божество! Ха! Ты одна из женщин, которых Зархеба взял с собой в Кешан. Ты думала, что сможешь одурачить меня, глупышка? Год назад я видел тебя, а я не забываю линии женских фигур. Я думаю, что я…

Извиваясь, как червяк, в его хватке, она со страхом обвила свои тонкие руки вокруг его массивной шеи. Слезы капали по ее щекам, и она зарыдала.

— О, не делай мне вреда! Не надо! Да, я сделала это! Зархеба заставил меня действовать, как оракула.

— Почему, маленькая потаскушка? — загрохотал Конан. — Ты не боишься богов? Кром! Здесь нет ничего настоящего!

О, пожалуйста! — умоляла она, непритворно рыдая. — Я не могла отговорить Зархебу. Я проклята этими языческими богами!

— Как ты думаешь, что сделают жрецы, когда обнаружат самозванку? — спросил он.

Она упала на колени, без остановки моля Конана о милосердии и защите.

Где Зархеба? - спросил он. — Прекрати ныть. Отвечай!

Его нет во дворце, прохныкала она. — Он следит за священниками.

— Сколько людей с ним?

— Ни одного. Мы пришли вдвоем.

— Ха!

Этот возглас был похож на удовлетворенное рычание охотящегося льва.

— Вы, должно быть, оставили Кешан через несколько часов после меня? Как вы поднимались на скалы?

Она тряхнула головой, давясь слезами. Наконец ей удалось внятно сказать что-то, но так тихо, что Конан не расслышал. Он схватил ее и принялся трясти.

— Ты прекратишь это бормотание? Отвечай мне! Как вы забрались на скалы и спустились в город?

— Зархеба знает скрытый путь. Жрец по имени Гварунга раскрыл ему и Тхутмекри эту тайну. С южной стороны к скалам примыкает широкий пруд. Под водой, левее большого вкрапления кварца, есть пещера, невидимая снаружи. Нырнув, мы оказались в ней, у подножия лестницы, которая вела в город. Выход из пещеры закрыт густыми зарослями.

— Я поднялся на скалы с восточной стороны, — пробормотал он. Хорошо. Что затем?

— Мы дошли до дворца, и Зархеба оставил меня среди деревьев высушить одежду, а сам отправился осматривать комнату оракула. Я не думаю, чтобы он полностью верил Гварунге. Пока он ходил, раздался звук гонга. Вскоре Зархеба вернулся и привел меня в комнату, где божественная Илайя лежала на возвышении. Он снял с мумии украшения и одел их на меня. Затем он ушел, чтобы спрятать тело Илайи и проследить за священниками. Когда вошел ты, мне захотелось подойти и попросить, чтобы ты унес меня отсюда, но я и тебя испугалась. Я подумала, что смогу от тебя избавиться.

— Что ты должна сказать как оракул? — проговорил он.

— Я должна была приказать священникам взять Зубы Гуахаура и отдать их Тхутмекри как залог военного союза, или оставить остальное во дворце в Кешане, если король не согласится с предложением Тхутмекри. Еще я должна была сказать, чтобы с тебя содрали шкуру.

Он не обратил внимания по последнюю фразу.

— Если мне удастся поймать Тхутмекри, я вырежу ему печень.

Горулга тоже участвует в этом обмане?

— Нет. Он верит в своих богов и неподкупен. Этот план целиком придуман Тхутмекри. Зная, что кешанцы должны посоветоваться с оракулом, он тайно отправил меня с посольством из Зимбабве.

— Хорошо! Будь я проклят, — пробормотал Конан. — Священник, который честно верит своему оракулу, не может быть подкуплен. Кром! Как хотелось бы быть уверенным, что это Зархеба ударил в гонг: но знает ли он, что я здесь и мог ли он знать о проваливающихся плитах? Где он сейчас, черт побери?

— Он прячется в зарослях деревьев лотоса рядом со старинной аллеей, которая ведет от южной стены к дворцу, ответила она.

Затем она снова стала канючить:

— О, Конан, сжалься надо мной! Я боюсь этого дьявольского старинного места. Знаешь, я все время слышала звуки крадущихся шагов. О, Конан, забери меня отсюда! Зархеба убьет меня, когда я выполню все, что он приказал. Я знаю это! Он дьявол. Жрецы могут убить меня, если раскроют обман! Он спас меня от торговца рабами, который украл меня из каравана, шедшего через южный Котч, а затем заставил участвовать в этом ужасном деле! Спаси меня от него! Ты не можешь быть таким жестоким, как он. Не оставляй меня умирать здесь! Пожалуйста!

Она стояла на коленях, ухватившись за Конана, ее прекрасное заплаканное лицо повернулось к нему, ее черные волосы в беспорядке ниспадали до пола. Их тонкий аромат достиг ноздрей Конана, и это решило судьбу девушки.

— Слушай меня. Я защищу тебя от Зархебы. Жрецы не узнают о твоем предательстве, но ты сделаешь то, что я скажу тебе.

Она пообещала искреннее повиновение, обняв его за шею и как бы ища защиты в соприкосновении.

— Когда придут жрецы, действуй, как Илайя. Будет темно, и в свете факелов они не увидят разницы. Ты скажешь им:

«Желание богов таково, чтобы стигиец и шемитские собаки были выдворены из Кешана. Они воры и предатели, которые строят козни, чтобы ограбить богов. Пусть о Зубах Гуахаура поручат заботиться генералу Конану. Пусть он ведет армии Кешана. Он любим богами».

На лице ее появилась покорная обреченность.

— Но Зархеба? — крикнула она. — Он убьет меня!

— Не беспокойся о Зархебе, — проворчал он. — Я позабочусь об этой собаке. Ты сделаешь, как я сказал. Приведи в порядок волосы. Они упали на плечи, — Конан, поправляя драгоценный камень в ее волосах, погладил их.

— Цена одного этого камня — целая комната рабов. Одень юбку. Она немного порвалась, но священники этого не заметят. Вытри лицо. Божество не кричит и не плачет, как маленькая девчонка. Кром! Ты вылитая Илайя — лицо, волосы, фигура и все остальное. Если ты сыграешь божество перед жрецами так же хорошо, как передо мной, ты легко их обманешь.