— Что она увидела такого страшного? — спросил Конан.
— Она увидела то, что ускользает от глаз человека, — загадочно ответил Пелиас. — Ты видишь лишь мою оболочку, Сатхи видела мою обнаженную душу.
«Да полно, человек ли он? — подумал Конан. Ледяной пот струился у него по спине. — Может, пока не поздно, вонзить ему шпагу в спину?» Но они уже подошли к решетке, за которой в луже крови лежал Шукели.
Пелиас расхохотался.
— Клянусь белоснежными бедрами Иштар, не благородный ли это Шукели собственною персоною? Тот самый Шукели, что вешал моих слуг и сдирал с них кожу, вопя от радости? Ты спишь, Шукели? Почему ты такой застывший, почему твое жирное брюхо стало плоским, как у жареного поросенка?
— Он мертв, — растерянно пробормотал Конан.
— Живой или мертвый, — хохотал Пелиас, — но он нам сейчас откроет.
— Встань, Шукели! Вернись из ада, поднимись с залитых кровью плит и открой дверь своим хозяевам! — Пелиас резко хлопнул в ладоши. — Вставай, говорю! — Смех разносился по подземелью — безжалостный, как удар топора.
Евнух застонал, шевельнулся, его толстые руки задвигались. Волосы зашевелились на голове у Конана: евнух медленно поднимался с пола, цепляясь за решетку. Вот он открыл остекленевшие, безжизненные глаза, из раны на животе мягко падали на пол внутренности, евнух топтал их ногами, открывая замок.
«Он жив? — в ужасе думал Конан. — Да нет же, он умер! Умер несколько часов назад!» Кровь застыла в жилах у Конана. Пелиас спокойно перешагнул порог, и Конан поспешил за ним следом, стараясь не коснуться страшной фигуры на качающихся ногах. Едва он сделал несколько шагов, как позади него что-то шлепнулось. Он оглянулся: труп Шукели лежал у решетки.
— Он сделал свое дело и вернулся в ад, — любезно объяснил Пелиас, будто не замечая страшной дрожи, потрясавшей сильное тело Конана.
Они поднялись по лестнице и прошли через бронзовую дверь, увенчанную черепом. Конан держал шпагу наготове, ожидая нападения, но все было тихо. Пройдя длинным черным коридором, они вошли в зал, где качались курильницы. Благовония наполняли зал.
— Рабы и солдаты живут в другом крыле цитадели, — заметил Пелиас. — Сегодня их господина нет, и они наверняка пьют вино и сок лотоса.
Конан, как зачарованный, смотрел на высокие стрельчатые окна с золотыми подоконниками, выходящими на широкую террасу. Он вскрикнул от восхищения при виде синего неба, усеянного звездами. Его бросили в подземелье с первыми утренними лучами, а сейчас была уже ночь. Он и не представлял, что пробыл под землей так долго. Внезапно он почувствовал страшный голод. Пелиас привел его в зал с позолоченными сводами и серебряным полом.
Лазурные стены были прорезаны арками. Пелиас со вздохом упал на диван.
— Наконец-то золото и шелк, — сказал он. — Тзота уверял меня, что он выше всяческих удовольствий, но он полудемон, а я человек, и я люблю роскошь. Вот так Тзота и поймал меня, когда я выпил лишнего. Вино — проклятие… Но клянусь белоснежными грудями Иштар, я ему отомщу! Налей-ка мне чашу, друг мой… Ах, простите, я забыл, что вы король…
— К дьяволу церемонии, — проворчал Конан, взяв хрустальную чашу.
Он налил в чашу вина и подал Пелиасу, а остальное вылил в собственную глотку и вздохнул с облегчением.
— Этот пес умеет выбирать вино, — заметил Конан, вытирая пот. — Но, клянусь Кромом, зачем нам оставаться здесь и ждать, когда солдаты проснутся и перережут нам горло?
— Не бойтесь! — воскликнул Пелиас. — Вам не хотелось бы посмотреть, что уготовила судьба для Страбонуса?
Голубые глаза Конана сверкнули. Он сжал эфес шпаги.
— Ах, — буркнул он. — Надеть бы его на острие моей шпаги.
Пелиас взял сверкающий шар со столика черного дерева.
— Вот он, хрустальный шар Тзоты. Детская игрушка, однако полезная, когда нет времени ворожить. Смотрите, Ваше Величество!
Он поставил шар перед Конаном на низкий столик. Курились облака, медленно плыли по шару тени. В тенях появились знакомые образы: широкие равнины, спускающиеся к извилистой реке, плато, окруженное низкими холмами.
На северном берегу реки высился укрепленный город, его крепкие стены окружал ров.
— Клянусь Кромом! — вскричал Конан. — Это Шамар! Собаки осадили его!
Враги уже пересекли реку: их палатки стояли в узкой долине между городом и холмами. Солдаты штурмовали стены, кольчуги слабо поблескивали в лунном свете. С башен летели стрелы и камни, солдаты отступали, а потом снова бросались на приступ.
Шар затуманился, все исчезло, а потом появилась столица его королевства, Тарантия: высокие башни, золоченые купола и смятение народа. Его верные воины, закованные в броню, покидали город под свист толпы. Враги с гербом Пеллиа на щитах врывались в дома, грабили рынки, подавляли бунты. И над всем этим, как тень или призрак, витал торжествующий лик принца Арпелло де Пеллиа.
Шар затуманился снова, и все исчезло.
— Вот, значит, как, — вздохнул Конан. — Мой народ предал меня, как только я повернулся спиной…
— Не совсем так, — не согласился с ним Пелиас. — Они узнали, что ты умер, думают, что теперь некому их защищать. Понятно, что они повернулись к самому могущественному дворянину. Они не доверяют рыцарям, — потому что помнят древние войны. Они верят в Арпелло.
— Я вернусь, и от него останется только безголовое тело, которое будет гнить в общей яме с изменниками! — прорычал Конан, скрипя зубами.
— Но прежде чем ты вернешься в свою столицу, — напомнил Пелиас, — ты, без сомнения, встретишься со Страбонусом. Его рыцари собираются грабить твое королевство.